Замок над рекой - Страница 19

У Роми мороз пробежал по коже. Ей показалось, что она снова сидит за партой и повторяется то, что преследовало ее на протяжении школьных лет, – одиночество, разговоры и перешептывания за спиной, мелкие пакости, которые устраивали ей одноклассники. Неужели в мире ничего не меняется?..

Она попыталась намазать на булку остатки мармелада, но руки ее так сильно дрожали, что столовый нож со звоном упал на кафельный пол.

– Вы не могли бы более ясно и четко объяснить, что здесь творится? – Она недобро посмотрела на Клода.

– Видите ли, Роми, плохое отношение к вашей матери объясняется многими причинами, в том числе и самыми заурядными. Например, она всем осталась должна – мяснику, бакалейщику, зеленщику. Это люди, у которых и без того маленький оборот, прибыли у них – кот наплакал, но они испокон веков привыкли полагаться на честность и порядочность своих клиентов. В случае с вашей матерью у них вышла накладка.

Роми готова была сгореть от стыда и страха.

– Так, значит, меня здесь не примут, – сказала она еле слышно.

– Больше того, – продолжил Клод, – они откажутся продавать вам любой товар, начиная от гвоздей и кончая молотком; кроме, как за наличные. Если вообще согласятся продавать вам что-либо. Их обиды слишком свежи, и одно упоминание имени Софии действует на людей, как красная тряпка на быка. Еще раз извините меня, но самое разумное в вашем положении – уехать отсюда и не раздражать местных жителей своим присутствием... Ну ладно, – сказал он вдруг, – пожалуй, я пойду!

– Как? – вскрикнула Роми, почти уже собравшаяся наперекор матери сама предложить ему купить коттеджи. – Вы напустили на меня страха, а теперь уходите?

– Дела, знаете ли, – сухо пояснил Клод. – Я зашел, чтобы проведать вас и предупредить о том, какой прием может ждать дочь Софии Дюбуа-Стэнфорд в нашем поселке. Ваша мать вынуждена была сбежать отсюда, а уж у нее характер тверже железа.

Упоминание имени матери вывело Роми из себя, и ее угасшая было решимость стоять до конца, вспыхнула в ней с новой силой.

– Скажите-ка мне, месье де Ларош, – ядовито спросила она, – но почему именно вы, защитник и покровитель поселка и его жителей, ненавидите мою мать больше всех? Уж не вы ли, угрожая расправой, вынудили ее бежать из поселка?

– Я волоска не тронул на ее голове, – хрипло проговорил Клод, и впервые за время разговора лицо его стало холодным и неприязненным. – Хотя мне порой и хотелось этого!

Роми какое-то время беззвучно шевелила губами, пока дар речи не вернулся к ней.

– Но почему? Наверняка здесь есть что-то личное – не в одних же долгах дело!

– Да, личное, – недобро прищурившись, процедил Клод. – Она, разрушила мою семью!

Воцарилось тягостное молчание. Прогнать его? – тоскливо подумала Роми. Ничего не слушать, ничего не знать? Тяга к истине оказалась сильней ее.

– Вы можете объяснить, каким образом она это сделала?

В глазах его блеснула жалость – и тут же исчезла.

– София Дюбуа появилась в поселке много лет назад, – сказал он чуть слышно. – Каким-то образом она устроилась экономкой в наш дом, в сезон сбора урожая подрабатывала на виноградниках. Местные мужчины глаз с нее не сводили. Она была редкостной красавицей, с виду хрупкой, беззащитной и чрезвычайно сексуальной.

Губы у Клода сжались, превратившись в тонкую линию.

– И вы, разумеется, тоже влюбились в нее, а когда она отвергла ваши пылкие юношеские чувства, унизив тем самым вашу мужскую гордость, затаили на нее зло?

– Нет, черт возьми! Все было не так. – Он положил руку девушке на плечо и внимательно посмотрел ей в глаза. – Не я потерял голову от любви к ней, а мой отец. Через несколько месяцев после своего появления здесь, она стала его... любовницей. С этого момента моя мать и я перестали для него существовать. Роми вздрогнула.

– Моя мать была любовницей вашего отца? Вы лжете! – закричала она.

– Рассудите здраво, Роми. Обо всем этом, не называя имен, я рассказал вам, еще не зная, кто вы. Спросите любого человека в поселке – он подтвердит каждое мое слово, если, конечно, вообще согласится разговаривать с вами... София словно околдовала отца и выставляла свою связь с ним напоказ, абсолютно не заботясь о чувствах тех, кто поневоле оказался вовлеченным в эту историю. Вот почему я... ненавижу ее!

– О Боже! – прошептала Роми, чувствуя, как мучительный стыд захлестывает ее.

Она закрыла глаза, но высокомерное лицо Клода по-прежнему стояло перед ее глазами. У нее вдруг мелькнула мысль, что за его злобой по отношению к ее матери стоит еще что-то, и что он открылся ей не до конца. Но и сказанного было более чем достаточно.

Набравшись смелости, она открыла глаза и увидела на его лице отвращение.

– Простите, – пробормотала она. – Теперь я понимаю, откуда в вас это ожесточение. Но с другой стороны, люди не могут не влюбляться...

– Верно! Но они могут держать себя в рамках приличий, чтобы не навредить ближнему своему, – с трудом сдерживая себя, ответил Клод. И вдруг его словно прорвало: – Папин роман стал предметом сплетен в поселке. После того, как он подарил Софии три здания, находившихся на балансе его имения, с ним имел разговор мэр и скандал разросся на всю округу. Стоило мне и маме выйти за ворота, как нас встречали сочувственное молчание и отведенные в сторону глаза. За нашими спинами, вовсю обсуждался скандал в благородном семействе, и сочувствие жителей поселка было не на стороне отца.

– Представляю, что вы должны были чувствовать, – согласилась Роми.

– Мама, и я уехали, – сверкнув глазами, продолжил Клод. – Мы не могли переносить этого унижения и дальше. Любой другой на моем месте, обнаружив, что его отец...