Клод пристально посмотрел на нее.
– Возможно, вы и правы, – сказал он зловеще. – И знаете, что я вам предложу: давайте искать ее вместе! Я не меньше вас заинтересован в том, чтобы она нашлась.
– Она?.. Нашлась?.. – пролепетала Роми. – Вы считаете, ее действительно нет в доме?
– И не только в доме, – сказал он с досадой. – Но и в поселке. А может быть, и во Франции. Нет ее, понимаете?! Сгинула, исчезла, испарилась!
– Испарилась? – шепотом переспросила Роми.
– Ну, это я фигурально выражаюсь, – уточнил Клод и жестко, с издевкой в голосе, добавил: – Думаю, она ударилась в бега, если вы хотите, чтобы я называл вещи своими именами.
– О-о! – вырвался из груди Роми тихий возглас.
– До меня, – продолжал Клод, – донеслись на днях кое-какие слухи, но я не придал им значения. Как выясняется, зря. Видите ли, я пытался согласовать с ней условия одной сделки... К сожалению, мы ни о чем не договорились, а теперь...
Роми наконец пришла в себя.
– Не смешите меня! – набросилась она на Клода. – Мать ведь звонила мне. Сказала, что будет ждать меня здесь, значит, так оно и должно быть!
Разозлившись на то, что он совершенно не слушает ее, а заинтересованно рассматривает бумаги, лежавшие на письменном столе, она закричала во весь голос:
– Неужели вы не понимаете, что мы не виделись столько лет, что речь идет не просто о коротком визите, а о воссоединении семьи! Она звонила мне! Хотела видеть меня! Ну, какой, скажите, ей резон убегать из дому в день моего приезда?!
– Ну, конечно, будь я трижды проклят! – воскликнул Клод, казалось, совершенно не услышав ее отчаянной реплики.
– Что там еще такое? – с раздражением поинтересовалась она.
Клод обернулся к ней, и Роми успела заметить, как торжествующая усмешка на его лице сменилась мягкой дружелюбной улыбкой.
– Эту бумажку я нашел на столе, – сказал он любезно. – Заранее прошу простить меня, что вынужден, ознакомить вас с ее содержанием. Вы, безусловно, заслуживали лучшего приема здесь, но...
Роми дрожащими пальцами взяла из его руки листок бумаги и уставилась на него, но не смогла прочесть ни слова. Буквы плясали перед глазами.
– Извините, но я ужасно волнуюсь...
– И совершенно напрасно, – невозмутимо заявил Клод. – Ваша мать цела и невредима. Она всего-навсего объясняет в записке причины своего внезапного отъезда.
Кое-как сосредоточившись, Роми наконец сумела разобрать слова, написанные нервным витиеватым почерком: «Извини, дорогая, но нет никакого спасения от кредиторов. Дарю тебе эти дома, все равно они висели на моей шее, как жернова! Считай их моим подарком тебе. Все необходимые документы должны лежать рядом».
– Что? – изумленно округлила глаза девушка. – Она подарила мне эти дома? Зачем? Ничего не понимаю!
– На вашем месте я бы не переживал так сильно, – с ироничной улыбкой заметил Клод. – У вас же ничего не отняли – скорее наоборот. Хотя, боюсь, вы еще нахлебаетесь с этим подарочком бед!
– Но я ничего не понимаю! Она ничего об этом не говорила! Что мне с ними делать? И... постойте: где же она будет сама жить?
– Мир так велик, – развел руками Клод. – Но здесь она уже вряд ли объявится...
Роми вспомнила вдруг про свой собственный, слава Богу, небогатый опыт общения с кредиторами. Незадолго, перед тем как лишиться работы, отец купил в рассрочку мебель, и уже через короткое время проценты по платежам выросли до умопомрачительной суммы. Сборщик недоимок приходил в сопровождении дюжих молодцов, подозрительно осматривал дом, раздуваясь от сознания собственной значимости и важности, и разговаривал с нею и отцом в угрожающем тоне.
Однажды, когда у них не нашлось денег заплатить очередные проценты, он пришел и забрал ее новый магнитофон...
Роми вздрогнула, почувствовав, как кто-то взял ее под руку.
– С вами, надеюсь, все в порядке? – поинтересовался Клод.
– Разумеется, нет! – огрызнулась Роми. – С чего бы мне быть в порядке, если в день моего приезда выясняется, что мать, которую я не видела с раннего детства, вынудили бежать из ее собственного дома, какие-то негодяи! Наверняка они угрожали ей...
Оттолкнув его руку, Роми торопливо дочитала записку до конца: «Приходится уезжать, пока еще цела. Любящая тебя...» Слово София было зачеркнуто и вместо него приписано: «мама».
Ларош был прав – мать сбежала из поселка, а стало быть, долгожданная встреча матери и дочери не состоялась, не получилось душевного разговора двух любящих сердец, и Роми по-прежнему некому излить свои печали и поделиться надеждами...
– Она ведь знала, знала, что я приезжаю, – надтреснутым голосом сказала Роми.– Знала, что значит наша встреча для меня и папы.
Не находя опоры под ногами, она рухнула в старинное потертое кресло с деревянными подлокотниками и... с грохотом упала на пол. Очнувшись, она увидела, что лежит в груде обломков, а Клод стоит, наклонившись над нею, и с еле заметной ироничной улыбкой протягивает ей руку.
Роми в бешенстве отмахнулась от него, решив, что встанет сама и в его снисходительности абсолютно не нуждается. Клод пожал плечами и вышел из комнаты.
В течение нескольких минут Роми безуспешно пыталась выбраться из-под груды обломков, но это оказалось совершенно безнадежным делом, и она затихла.
Ей стало стыдно, что несколько минут назад она злилась на мать. Та, разумеется, стала жертвой преследований кредиторов, и у нее наверняка не оставалось никакого иного выхода, кроме бегства.
Обстановка дома вполне соответствовала царящему в нем духу разрушения. Истертый, весь в пятнах ковер с оборванной бахромой и залежами пыли в складках. Две голые лампочки, болтающиеся, словно два висельника, на черных электрических проводах. Допотопная, обшарпанная и разваливающаяся на глазах мебель была, вероятно, куплена у старьевщика, во всяком случае, ее первоначальные владельцы отошли в мир иной еще в прошлом веке. В шкафах недоставало дверей, а хрустальные бокалы и фарфор на облезлой горке были покрыты густым слоем пыли.